История Марата – это история о столкновении с нечеловеческой бюрократией и дискриминацией. Он осуществил переход в 2022 году, успешно социализировался, работал, пользовался поддержкой семьи и знакомых. Тем более неожиданными стали для него события, о которых Марат решился рассказать только сейчас, через полгода после вынужденного отъезда из Беларуси.

Мать — это вам не отец: проблемы начинаются

— Первая моя комиссия состоялась в 2022 году, мне дали разрешение на смену документов. Параллельно с осуществлением перехода в Беларуси, я получил диагноз F64 в России, что дало возможность обратился к российскому эндокринологу для назначения гормональной терапии. Через полгода, когда я уже начал выглядеть маскулинно, я поменял паспорт и написал заявление о замене информации в свидетельствах о рождении моих четырех детей.

В ЗАГСе, куда я обратился, сказали, что менять мои данные в свидетельствах детей не будут. Я настаивал, сотрудники ЗАГСа тянули время, согласовывали что-то с Минюстом, но в итоге выдали мне большое, на трех листах, заключение об отказе в изменении данных. Если кратко, там было написано, что, по беларусскому законодательству, «мать» — это женщина, выполняющая родительские функции по отношению к ребенку», поэтому они не могут внести в данную графу мужские данные.

Я был намерен обжаловать это решение в судебном порядке: хотел сделать генетический тест и получить справку о том, что я имею две Х-хромосомы и являюсь биологической материю своих детей. С этой справкой я мог бы обратиться в суд и добиться-таки решения об изменении информации в свидетельствах о рождении. Сделать это я не успел, потому что начались проблемы посерьезнее…

Несуществующий психолог обвиняет в насилии. Борьба со школой

После перехода я и дети переехали в новую квартиру, дети пошли в другую школу – мне хотелось начать все с чистого листа.

В новой школе понятия не имели, как оформить сведения о родителях в личных делах детей. Второй родитель не лишен родительских прав, он свою строку «отец» занимает, а что со мной делать – никто не знал. В итоге внесли женские данные.

Однако не успели дети еще освоится в новой школе, как в сентябре прошлого года со мной связалась школьная администрация, и сообщили, что они получили «бумагу» о том, что мои дети подвергаются насилию в семье. Якобы они, отдыхая летом в лагере, сообщили об этом психологу.

Никогда у нас в семье никакого насилия по отношению к детям не было. Я начал разбираться. Имя психолога мне не назвали, сказали только, что дети нашли в психологе родственную душу и открылись ему. Хотя мой старший сын имеет диагноз «аутизм», ему требовались консультации психолога, но он жаловался, что в лагере этого специалиста не было.

В отношении нашей семьи началось социальное расследование. К нам домой потянулись разные комиссии, за три месяца они приходили шесть раз: из школы, из соцзащиты, пожарные… Некоторые – по два раза.

Проверяющие могли без предупреждения прийти в середине рабочего дня и требовать, чтобы я в течение 15 минут прибыл домой. Однажды их неожиданный приход совпал с моим визитом к врачу, и чиновники потребовали взять в поликлинике справку о том, что я действительно отсутствовал дома по уважительной причине. Но это было только началом.

Круговое давление и испарившиеся документы

Еще через несколько дней мне позвонили из психоневрологического диспансера, в котором я находился под наблюдением врача-психиатра и также сообщили, что ими получена «бумага» о насилии в семье и заодно спросили, почему я не посещаю сексолога в РНПЦ ПЗ. Моему удивлению не было предела, так как, во-первых, сексолога я посещал, а, во-вторых, какое отношение имеет данный диспансер к процедуре перехода?

Далее последовал звонок непосредственно из РНПЦ ПЗ: меня попросили прийти на беседу к сексологу. Тогда как раз назначили нового сексолога – А. Кучинскую, но она еще не вступила в должность, поэтому разговор вел другой врач, С. Осипчик, а Кучинская только присутствовала.

Я рассказал врачам, что уже поменял документы, что прекрасно себя чувствую в новом гендере, что у меня нет депрессии и я отлично социализируюсь. Но…. На это они сказали только, что в моем личном деле отсутствует информация о том, что я посещал психолога и сексолога. И что это повод пересмотреть результаты первой комиссии!

Несмотря на мое шоковое состояние, я даже в тот момент нашелся сказать, что в деле есть копия моего нового паспорта на мужское имя – значит, на приеме у специалистов РНПЦ ПЗ я все-таки был. На этом пока разговор закончился.

Борьба за детей продолжается

В том же месяце собралась комиссия по социальному расследованию в отношении насилия в семье. Изучив представленные документы и справки, комиссия сделала-таки вывод, что дети никогда насилию не подвергались.

Но снова абсолютно неожиданно прозвучал вопрос: почему я не посещаю сексолога в РНПЦ ПЗ? Мне сказали, что, если я в тот же день не предоставлю справку, что посещения были, то детей поставят в СОП.

В тот же день я поехал в РНПЦ ПЗ и попросил выдать такую справку. Но в центре мне ответили, что сексолога я не посещал и вообще справка делается 3-5 дней. Затем я обратился к заместителю директора по организационно-методической работе Сергею Осипчику, который помог мне получить справку о том, что я был у психолога в августе, а значит, я продолжаю наблюдение. В последний момент я привез эту справку, и социальный работник успел приложить ее к делу.

С операционного стола – на комиссию?

В сентябре у меня должна была быть плановая операция, не связанная с переходом. Но за несколько дней до нее мне сообщили из РНПЦ ПЗ, что именно на этот день мне назначили повторную комиссию. Я отправил в центр документы, подтверждающие, что мне предстоит операция. Но, потом, прямо в больнице, в послеоперационный период, ко мне подходили врачи и говорили, что мной интересуются из Минздрава, что у меня какие-то, видимо, проблемы. Я уже не ждал ничего хорошего.

Сразу после выписки мне позвонили из РНПЦ ПЗ и сказали, что я должен немедленно приехать в центр. Я, как мог, объяснил, что у меня реабилитационный период. Меня записали на плановый визит к Кучинской через две недели.

Заседание комиссии по переходу… для одного человека

Через две недели я пришел на прием к Кучинской. Врач сказала, что со мной хочет поговорить директор РНПЦ (на тот момент А. Ходжаев) и пригласила пройти в другой кабинет. Открываю дверь и вижу длинный стол, за ним много людей в белых халатах и одинокий стул для меня.

Оказалось, что это не просто визит к сексологу, а заседание комиссии по переходу.

По законодательству, транс-персон должны заранее уведомлять о времени проведения комиссии, так что даже в этом мои права были нарушены. Но, как оказалось, это было только первое звено из длинной цепочки нарушений.

На заседании присутствовал замминистра здравоохранения В. Горбич. Я рассказал, что у меня все хорошо, что мы с детьми преодолели все трудности и поделился планами нашей семьи на будущее.

Но комиссия перешла к рассмотрению документов из моего личного дела. Оказалось, там уже не хватает не только информации о моих визитах к психологу и сексологу, но нет и заключения доцента. Но вся эта информация в моей карточке была, иначе меня просто не допустили бы к прохождению первой комиссии! Я утверждал, что на приеме у всех этих специалистов был и информация об этом зафиксирована в электронной базе РНПЦ.

Тогда члены комиссии указали, что в моем деле есть информация о попытке суицида двадцать лет назад, а о том, что после этого я был госпитализирован и проходил лечение в психдиспансере, справки нет, и обвинили, что я не предоставил всех документов.

Но это тоже была неправда: я говорил о факте суицида и последующей госпитализации наблюдавшему меня сексологу, он сказал, что отсутствие справки не имеет значения, так как я все равно буду проходить полное обследование в РНПЦ ПЗ перед первой комиссией.

Выйти и перейти обратно

Меня попросили выйти из кабинета и подождать. Когда меня снова пригласили в кабинет, Горбич сообщил, что данная комиссия отменяет решение первой комиссии о переходе и я должен вернуть себе паспорт на женское имя.

И вот стою я – накаченный мужик с бородой, и спрашиваю: как члены комиссии это себе представляют? Я два года готовился к переходу, мы с детьми специально переехали, поменяли кружки, школу, поликлинику… Я поменял на новое имя огромное количество документов… Как теперь мне действовать? Сбрить бороду, приходить в школу и баритоном говорить, что я мама?

Члены комиссии хотели, чтобы я отказался от перехода и вернул себе документы на женское имя. Но я знаю, что, согласно белорусскому законодательству, отказаться от процедуры перехода нельзя. Можно осуществить обратный переход, так называемый де-транзишн. Но процедура обратного перехода аналогичная: нужно встать на учет в РНПЦ, пройти заново врачей, дождаться комиссии и тогда уже комиссия разрешит обратный переход.

А здесь комиссия предлагала, чтобы я прямо на месте написал заявление об отказе от перехода и мне по-быстрому (минуя всю предусмотренную законодательно процедуру де-транзишна) вернули бы документы на женское имя. То, что они грубо нарушают законодательство, никого из членов комиссии не смущало, видимо, им зачем-то было очень нужно, чтобы я отказался от перехода.

Чтобы меня успокоить, сказали, что после того, как я снова получу документы на женское имя, я могу заново стать на учет и попытаться пройти комиссию и, возможно, мне снова разрешат переход и позволят вернуть мужской паспорт… Но это «возможно» звучало так явственно, что было понятно, что такого мне не разрешат уже никогда.

Я был в шоке от такого решения. Мне до последнего казалось, что это розыгрыш, что сейчас кто-нибудь скажет: «Ха-ха, вас снимает скрытая камера».

Далее члены комиссии перешли к шантажу. Они говорили, что есть два варианта развития событий. Первый – я добровольно подписываю документ об отказе от перехода. Второй вариант – они подают на меня в суд за сокрытие информации, через милицию аннулируют мой паспорт, и мои дети автоматически попадают в СОП.

Я был как в тумане, у меня в жизни было много потрясений, но такого кошмара не было никогда.

После заседания комиссии Кучинская и один из членов комиссии пытались «на коленке» выдумать какой-то документ, который я должен был подписать, чтобы отказаться от перехода. Но законодательством не предусмотрен отказ от перехода, нет установленной формы заявления об отмене перехода.

Тем не менее, врачи сходу придумали какую-то форму и заставили ее подписать. Я кричал, что не буду подписывать, но они начали давить на мое осознанное родительство: что это скажется на моих детях, что их у меня заберут. А для родителя нет ничего хуже этого. Я подписал заявление.

Юридическая помощь в условиях правового коллапса

Остаток дня я был, как в тумане. Ничего не осознавал, на автомате забрал детей из школы, мы поужинали. Только следующий день стало доходить, что это был не кошмарный сон, а реальность. Понял, что у меня могут начаться проблемы с психикой – я помчался к психиатру, к которому хожу много лет – он спросил, зачем я пришел, ведь мне в данном случае нужен юрист, а не врач…

Я напиcал в группы помощи ЛГБТК+ людям о своей проблеме, просил помочь найти юриста и рассказать, как действовать дальше. Организация TG House предоставила мне информацию о получении международной защиты и помогла найти контакты, куда можно обратиться. Квалифицированная юристка посоветовала мне отозвать мое заявление, обосновав это тем, что я подписал согласие на отказ от перехода в состоянии аффекта.

Вместе с ней мы составили и подали жалобу в Минздрав, но мне ответили, что я не могу отозвать добровольно написанное заявление. В жалобе я также указал, что имел место факт раскрытия личной информации – ведь даже в школе меня спрашивали, почему я не посещаю психолога. Но Минздрав ответил, что такую информацию не распространял.

Я писал еще множество жалоб в другие инстанции, но ото всюду получал отписки, что моя жалоба направлена на рассмотрение в Минздрав, так как вопросами здравоохранения занимается данная структура. Я жаловался на нарушение моих прав Минздравом, и разобраться в проблеме поручали… самому же Минздраву.

Единственный путь

В конце концов я получил из Минздрава окончательную отписку, что решение повторной комиссии было правильным. Был еще шанс попытаться отстоять свои права в суде, но я осознавал, что дальнейшая борьба с нашей государственной системой здравоохранения может отрицательно сказаться на моей семье. К тому же не нашлось ни одного адвоката, который мог бы рискнуть своей карьерой и даже, возможно, свободой, и пойти со мной в суд,

Я понял, что мой единственный шанс не потерять детей и остаться собой – уехать из страны.
Ребята из транс-сообщества помогли мне определиться со страной для эмиграции, организации ЛГБТК+ сообщества оплатили билеты на самолет. Весной мы уехали во Францию – за один день я, с четырьмя детьми и восьмью чемоданами на руках, преодолел тысячи километров ради безопасности моей семьи.

Когда я уже был во Франции, то попросил знакомого, которому заранее выдал генеральную доверенность, забрать решение комиссии о де-транзишине. Но ни в РНПЦ ПЗ, ни в Минздраве это решение знакомому не отдали. Обосновали тем, что мои документы были признаны недействительными, и поэтому решение не выдадут.

Все остальные процедуры по генеральной доверенности: переоформление кредита и другие, осуществлялись без проблем. То есть, Минздрав признал мои документы недействительными – но он не может этого делать, это не в его компетенции. Абсурд на абсурде.

Французская сказка

Я не ожидал, что Франция так хорошо нас примет. Мы живем в небольшом городке, все жители нас уже знают, здороваются, улыбаются. Дети учатся в школе. У младших практически нет проблем с адаптацией в новой стране и в новом коллективе. Старшему сыну в связи с его диагнозом полагается тьютор, но пока возможности предоставить его у школы нет. Этот вопрос решается.

Могу сказать, что во Франции, в отличие от Беларуси, нет отношения «твой ребенок – твои проблемы». Здесь все стараются помочь, подсказать, поддержать. Учителя спокойны и доброжелательны, дочка – ей шесть лет – первое время приходила со школы домой и с удивлением говорила, что ее сегодня в школе не ругали…

Я очень благодарен всем неравнодушным людям, которые помогали мне в борьбе за право остаться собой! Хочется верить, что во Франции я и мои дети найдем, наконец, покой, принятие, поддержку и свободу.